— А что — цирроз печени или паралич? — рассмеялся Николай. — Ты думаешь, это лучше? И вообще, колосник мог упасть на него потому, что он безнадежно не справлялся со своей задачей, главной…

Николай немного красовался, самую малость, в рамках актерского мастерства, Валерия, похоже, не слишком баловала его.

— Так что, значит, справился с этой долбаной задачей, не справился, все равно получишь колосником?! — ехидно спросил Сашок, который почувствовал нотки превосходства у Николая. — На фига тогда все?.. Пей, гуляй, всех посылай, один хрен, вернее, один колосник! И все под ним будем! — закончил он под общий хохот.

— Ты все опять извратил! Я этого не говорил! Я говорил… — попытался объяснить Николай, но его уже никто не слушал.

Говорил Полоний, самый пожилой в их компании. Фомин не знал, как его зовут, а когда представляли не запомнил.

— Я думаю, что мы живем затем, чтобы получить как можно больше удовольствия, — отвечал тот кому-то, аппетитно закусывая водочку бутербродом.

— Вот и вся задачка! — довольно заключил он, подавляя отрыжку.

— Ну это, пожалуй, каждый так думает! — возразил Сашок.

— Ну, так, значит, я прав! — хмыкнул Полоний.

— А как же Родина? — задиристо спросил Сашок.

— А пошла она в жопу! — добродушно ответил Полоний. — Мало найдется тех, кого она не поставила раком. Достаточно того, что я ее люблю, если получаю удовольствие!..

— А семья? Дети?.. А долг?.. Любовь как же? — посыпались со всех сторон вопросы на Полония.

— Да из всего надо извлекать наслаждение! — вскричал он, наконец. — Даже из долга, даже из семьи вашей! Тем более, из любви!

И он снова вкусно выпил и закусил. Стало уже совсем весело.

— Не! — мечтательно протянул Сашок. — Что-то не так, Сергей Борисыч! Сегодня удовольствие, а завтра головка бо-бо или желудок — ого!.. Слабовато, Борисыч!

— Правильно, Саня!.. — Николай пытался реабилитироваться. — По вашему, Сергей Борисович, мы живем затем, чтобы получать наслаждения сегодня, а страдать — завтра.

— Так ведь мера нужна!

— А! — закричали все хором. — Значит, живем ради меры, а не удовольствия? А где она твоя мера? Или это высшая мера?..

Фомин вышел из-за стола и спустился в зрительный зал. Там было прохладно, темно и тихо, никто не решал как жить, все было решено или будет… странные смерти. Он и не заметил, как его унесло куда-то в безмолвие.

— Андрон, ты здесь?.. — В открытой двери зала стояла Ирина.

Фома щелкнул зажигалкой, говорить не хотелось…

А в буфете уже не на шутку решали, зачем человек живет.

— Совершенствоваться? А зачем мне совершенствоваться? Совершенствуйся не совершенствуйся, конец один! — горячо говорил незнакомый Фомину актер.

— Колосник! — подтвердил Сашок.

— Конец света! Как будто и не уходил… Ну что, пришли к единому мнению?

— Николай говорит, что надо совершенствоваться, — ответил Сашок.

— Вот это точно! И как успехи в этом процессе? Никого не убили?

— Ты пойми, Николай, совершенство совершенством, никто не отрицает, — говорил Полоний, — но для чего? Во имя чего я буду совершенствоваться? Ведь правильно говорит Витя, все равно все там будем. Так зачем мне это, ты можешь сказать?

— Как зачем? — удивился Николай. — От вас-то я, Сергей Борисович, не ожидал!.. Ну, самому же интереснее будет жить, неужели непонятно?

— И на самом интересном месте обрывается колосник, — меланхолично вставил Сашок, решив извести Николая.

— Да погоди ты со своим колосником! — взвился тот.

— Ну нет, он такой же мой, как и твой! — решительно возразил Сашок. — Он сам решит!

— Так вот, совершенствование, к которому ты нас призываешь, Николай, — говорил в это время Полоний, — на самом деле нужно только для одного…

Сашок снова хотел вставить про колосник, но Полоний остановил его:

— Погоди, Сашок!.. Только для одного, для получения наслаждения от жизни, от каждого ее момента, вплоть, я подчеркиваю это, до последнего момента.

— А этот момент нам известен! — все-таки сказал Сашок, изображая падающий колосник.

— Твоя теза правильная, — продолжал Полоний, — но ты почему-то не договариваешь до конца, то ли не желая признавать наслаждение как истину, то ли — и это самое интересное! — не желая признавать истину как наслаждение. Ведь спору нет, Коля, приобщающийся тайн бытия, испытывает не меньшее наслаждение, чем молодой любовник, а может и большее. Я прав?..

— Выпьем! — сказал Николай вдохновенно, и первый потянулся к Полонию.

— Ну ты повернул, Борисыч! — восхитился Сашок. — Истина это наслаждение, а наслаждение это истина!.. Так выпьем за истину… с наслаждением!..

И вот когда, наконец, добрались до истины, то пили водку долго и жадно, словно не устали, словно родниковую воду в конце долгого пути. Жаден русский человек до истины, как никто. И когда он ее взалкал и отчего? От просторов, что ли, немереных, где поневоле становишься богохульником и орешь посреди утренних нив с похмелья: «Где Ты? Ну где?! Покажись, если не Трус?!»… Или от собственной удали, покорив запросто эти огромные пространства?..

Фомин пил вместе со всеми, пытаясь понять, что появилось раньше: истина или русский человек? Получалось — вместе. И смотрят они друг на друга. И не видят… но никак нельзя им порознь!..

5. Замок

Разбудила его Ирина. Звонил телефон.

— Звонит уже полчаса, — сообщила она ему недовольно.

— Я же его отключил!

— А я включила, — пожала плечами Ирина, и Фомин сразу почувствовал голову и тяжело гудящий камень в ней.

— Три часа, — заметила Ирина, посмотрев на часы. — И кому это?..

Телефон звонил беспрерывно. Фомин схватил трубку, подозревая, что это кто-то с банкета и намереваясь поставить наглеца на место грозным «аль-лё!»

— Я же просил связаться со мной… — услышал он совсем из другого мира.

«Милый Док, как ты не вовремя, если б ты только знал!» Фомин застонал от одной только мысли, что кроме водки и истины, есть еще и Ассоциация, и вот она-то совсем сейчас не похожа на истину, от которой получаешь наслаждение. Он малодушно мечтал о том, чтобы Доктор провалился куда-нибудь, исчез, растворился, как это бывает во сне.

— Боюсь, что нам все-таки необходимо увидеться, — сказал Доктор, услышав его стон. — Несмотря…

— Боюсь, что мне надо поспать! — рявкнул Фомин. — Я только что лег!

— Я поэтому и звоню. Тебя иначе просто не застать, протуберанец. Мы теряем время.

— Миленькое «мы». Я никому ничего не должен, насколько я помню. Я на отдыхе!

— Это тебе кажется. Ты сейчас должен уже всем, только об этом еще не все знают!

— Вот как узнают, пусть звонят, а сейчас отвали: я часу не спал!

— Ты все равно не уснешь, зачем дурака валяешь?

— Это мы еще посмотрим! — сказал Фомин, выдергивая шнур телефона.

Он действительно заснул, несмотря на немой вопрос Ирины, который она изо всех сил излучала вместе с завитком дыма сигареты. Иногда он сам поражался невозмутимой функциональности своего организма, а уж как поражалась Ирина!.. Сейчас она в очередной раз воочию наблюдала как незамедлительно, во исполнение своей угрозы, «отъехал» Фомин. Он уже сладко спал. Три минуты. Потом вскочил, словно увидел страшный сон. Доктор же может приехать сюда, телефон он уже знает!..

— Вставай, мы едем к тебе! — сказал он Ирине, которая не успела еще выкурить сигарету.

— Зачем? — несказанно удивилась она. — Разве нельзя подождать утра?

— Нельзя! Если, конечно, ты хочешь, чтобы выходные мы провели вместе.

Оделся он быстро, по-солдатски. Ирина удивленно таращилась на него.

— Да что случилось-то?

— Тебе мало этого звонка? Сейчас сюда еще ломиться будут… Да нет, ничего страшного, но встречи с этим занудным типом лучше избежать. Одевайся, я вызову машину.

Ирина ушла одеваться в ванную, закутавшись в простыню, чего при красоте своей телесной никогда раньше не делала. Обиделась. «Да с таким телом надо просто жить, ни о чем не думая! Думать буду я, идиот!»